Юмористические рассказы гашека. Ярослав гашек - рассказы и фельетоны
Ярослав Гашек
Рассказы и фельетоны
РАССКАЗЫ
Над озером Балатон
Перевод В. МартемьяновойВ тот полдень Болл Янош сидел перед своим домом на веранде, сооруженной, по местному обычаю, наподобие портика, который примыкает прямо к дому, предоставляя убежище от палящих лучей солнца.
Вид на окрестности был отсюда прекрасный. Зеленели и отливали голубизной пологие склоны, покрытые виноградниками. Среди густой, непроглядной зелени, сползавшей вниз, в долину, там и сям проступали синеватые пятна: в этих местах виноградники были обрызганы раствором, предохраняющим виноград от вредителей.
Отсюда все можно было обозреть: виноградники, сторожки, крытые соломой, полосы кукурузных полей и совсем далеко - луга, откуда доносился приглушенный звон колокольчиков и слышалось мычание коров.
А за лугами простиралась безбрежная гладь озера Балатон, или, как гордо его называют здесь, «Magyar tenger» - «Венгерского моря». У этого моря зеленые неспокойные воды, сливающиеся на горизонте с небом, в синеву которого поднимаются клубы дыма всякий раз, когда где-то в отдалении пароход бороздит водную гладь, простирающуюся на сто двадцать километров до самого Веспрема. Да, таков край Magyar tenger - с его вином, бурями и легендами о русалках, что вечерами увлекают рыбаков в глубину озера, со старыми сказками о речных вилах, которые похищают мальчиков по ночам, убивают их и оставляют на пороге дома.
Это то самое озеро Балатон, откуда в тишине ночи слышатся таинственные звуки, крики и плач детей водяных, которые с незапамятных времен целыми семьями живут в водных пучинах. Им, должно быть несть числа, потому что в Бодафале, Медесфале, Олвашфале, в Олме и во многих других деревнях, разбросанных по берегу озера, вдруг объявляются древние седые старики с длинными бородами. Им, наверное, сотни и сотни лет, потому что о них рассказывали уже деды дедов, прапрадеды теперешних обитателей этих краев.
Однако Болл Янош вовсе не любовался красотой пейзажа. Он сидел на стуле, завернувшись в полушубок, хотя день был необычайно жаркий. На столике перед ним лежали часы. Лицо его было хмурым.
Что-то долго не трясет, - проворчал он, взглянув на часы. - обычно в пять меня уже бьет лихорадка, а сегодня, ишь, окаянная, опоздала. В шесть заявится окружной судья допрашивать, а меня еще не отпустит. - Озабоченный Болл угрюмо наблюдал за часовой стрелкой. «Ну, слава богу» вздохнул он в четверть шестого, «забирает».
Болл Янош начал стучать зубами. Стук был такой громкий, что прибежал батрак спросить, не желает ли чего хозяин.
Те vagy szamar, - ты, осел, - выдавил из себя Болл, - принеси подушку и закутай мне ноги.
Когда ноги были закутаны, Болл, дрожа всем телом, принялся разглядывать окрестности.
В голове шумело, бил озноб, и все вокруг, как Боллу казалось, было окрашено в желтый цвет. Виноградники, кукуруза, сторожки, луга, озеро, горизонт… Это были самые страшные минуты приступа. Он хотел сказать батраку, что ему очень худо, и не смог вымолвить ни слова. Но вот желтая краска постепенно исчезла, и все сделалось фиолетовым.
Теперь Болл уже мог, стуча зубами, произнести: «О, страсти господни!»
А когда он объявил: «Ну, слава богу, кажется, скоро конец», - все предстало перед ним в своем естественном свете. Голубой небосвод, зеленые и синеватые виноградники, желтеющие луга и изумрудное озеро.
Когда же он приказал батраку: «Забери подушку, сними полушубок и принеси трубку», - то почувствовал, как греет солнце и как пот выступает у него на лбу. Приступ миновал.
Теперь черед другой лихорадки, - проговорил он, разжигая черную трубку, - сейчас явится окружной судья.
Внизу, на дороге, которая вилась среди виноградников, затарахтел экипаж и послышался негодующий голос судьи:
Я т-те покажу! Хорош кучер! Дай только остановиться, я всыплю тебе пяток горячих! Эк тебя развезло!
Сердитый, - вздохнул Болл Янош, - строго будет допрашивать.
Экипаж остановился возле дома, и из него степенно, с достоинством вылез окружной судья, держа связку бумаг под мышкой. Он направился на веранду к Боллу, который уже шел ему навстречу, попыхивая трубкой.
После обычных приветствий судья представился:
Я Омаис Бела. Приступим к допросу.
Он положил бумаги на стол, сел, закинув ногу на ногу, постучал пальцем по столу и произнес:
Да, плохи ваши дела, голубчик.
Болл Янош тоже присел и пожал плечами.
Вот так, дорогой. Печально это, - продолжал судья. - Когда же вы, милейший, застрелили цыгана Бургу?
Нынче как раз неделя, - ответствовал Болл. - Это случилось в пять часов. Не желаете ли сигару? - спросил он, вынимая из кармана портсигар. - Очень хорошие. Банатский табак.
Окружной судья взял сигару и, обминая ее кончик, небрежно бросил:
Так вы говорите, что это случилось в пять часов двадцать первого июня?
Да, ответил помещик, - точно в пять часов двадцать первого июня. Двадцать третьего уже похоронили. Позвольте, - он протянул судье огонек.
Покорно благодарю, - сказал Омаис Бела. - Итак, при вскрытии было обнаружено, что Бурга убит из дробовика выстрелом в спину.
Совершенно верно, - подтвердил Болл, - ланкастер, номер одиннадцать.
Все это очень прискорбно. Откуда, вы говорите, этот табачок?
Из Баната. С вашего позволения, я прикажу работнику принести немного вина?
Оно бы недурно, - разрешил окружной судья. - Выпьем по чарочке и продолжим допрос.
Вино мгновенно появилось на столе. Помещик наполнил бокалы.
Ваше здоровье!
Благодарствую… Собачья должность!
Окружной судья приподнял бокал и с видом знатока принялся разглядывать вино на солнце.
Солнечные лучи играли в бокале, и лицо окружного судьи озарилось чистым красным светом. Он отхлебнул и выпил все разом, причмокнув от удовольствия.
Прекрасное вино! - похвалил он, блаженно улыбаясь. - И что вам пришло в голову застрелить этого цыгана?
Болл Янош невозмутимо попыхивал трубкой.
Это двухлетнее вино, с моих виноградников западного склона, - объяснил он. - Ваше здоровье!
Они еще раз подняли бокалы.
У меня есть и получше, трехлетнее, с виноградников восточного склона, - заметил Болл.
Он взял другую бутыль, отбил горлышко и налил.
Великолепно! - хвалил окружной судья. - Вы, вообще говоря, превосходный человек!
Если бы не лихорадка, - пожаловался Болл, - вот уже четыре дня мучает, никак ее не уймешь. Вам нравится этот букет?
Очень! Превосходный аромат! - восхищался судья.
Ну, у нас найдется и еще кое-что! - отозвался хозяин, вынимая из корзинки большую длинную бутыль. - Это вино пятилетней выдержки.
Вы образцовый гражданин! - воскликнул Омаис Бела после первого бокала пятилетнего вина. - Ничего подобного до сих пор мне пить не приходилось. Этот вкус, этот цвет - восхитительная гармония!
А я припас и еще лучше! - сообщил Болл Янош, когда пятилетнее вино было выпито. - Такого вы, пожалуй, не пивали… Смотрите, - сказал он, наливая вино из узкой бутыли, - это вино двадцатилетней выдержки.
Окружной судья был в восторге.
Это как токайское, лучше токайского! - шумно расхваливал он, осушая один бокал за другим. - Вы же чудесный человек, я глубоко уважаю вас, но ответьте мне: отчего вы застрелили этого цыгана?
Оттого, - Болл Янош стал вдруг серьезным, - оттого, что этот негодяй украл из моего погреба двадцать бутылей такого вина.
Будь и я на вашем месте, - причмокивая, произнес окружной судья, - будь я… я поступил бы так же… Потому что это вино… Вот и запишем: «Цыган Бурга убит в результате несчастного случая». Налейте-ка мне, дорогой…
Помещик и судья еще долго пили вино, рожденное на склонах Балатонских гор, красное вино, такое красное, как кровь цыгана Бурги, вора…
Служебное рвение Штепана Бриха, сборщика пошлины на Пражском мосту
Перевод В. МартемьяновойКаждый, кому когда-либо приходилось вступать на пражский мост, наверняка сознавал всю значительность этого момента.
Строго официальные лица стражей в будке и перед ней; осанистая, полная достоинства фигура полицейского у проезжей дороги; наконец, таблица, бесстрастно перечисляющая пошлины, взимаемые как с людей, так и со скотины, - все это уже приводит вас в священный трепет.
А стоит чуть-чуть повнимательнее вглядеться в лица неподкупных блюстителей порядка, перед которыми бессильно даже женское очарование, и у вас возникает непреодолимое желание поцеловать руку, протянутую за крейцером.
Ярослав Гашек
Рассказы и фельетоны
РАССКАЗЫ
Над озером Балатон
Перевод В. МартемьяновойВ тот полдень Болл Янош сидел перед своим домом на веранде, сооруженной, по местному обычаю, наподобие портика, который примыкает прямо к дому, предоставляя убежище от палящих лучей солнца.
Вид на окрестности был отсюда прекрасный. Зеленели и отливали голубизной пологие склоны, покрытые виноградниками. Среди густой, непроглядной зелени, сползавшей вниз, в долину, там и сям проступали синеватые пятна: в этих местах виноградники были обрызганы раствором, предохраняющим виноград от вредителей.
Отсюда все можно было обозреть: виноградники, сторожки, крытые соломой, полосы кукурузных полей и совсем далеко - луга, откуда доносился приглушенный звон колокольчиков и слышалось мычание коров.
А за лугами простиралась безбрежная гладь озера Балатон, или, как гордо его называют здесь, «Magyar tenger» - «Венгерского моря». У этого моря зеленые неспокойные воды, сливающиеся на горизонте с небом, в синеву которого поднимаются клубы дыма всякий раз, когда где-то в отдалении пароход бороздит водную гладь, простирающуюся на сто двадцать километров до самого Веспрема. Да, таков край Magyar tenger - с его вином, бурями и легендами о русалках, что вечерами увлекают рыбаков в глубину озера, со старыми сказками о речных вилах, которые похищают мальчиков по ночам, убивают их и оставляют на пороге дома.
Это то самое озеро Балатон, откуда в тишине ночи слышатся таинственные звуки, крики и плач детей водяных, которые с незапамятных времен целыми семьями живут в водных пучинах. Им, должно быть несть числа, потому что в Бодафале, Медесфале, Олвашфале, в Олме и во многих других деревнях, разбросанных по берегу озера, вдруг объявляются древние седые старики с длинными бородами. Им, наверное, сотни и сотни лет, потому что о них рассказывали уже деды дедов, прапрадеды теперешних обитателей этих краев.
Однако Болл Янош вовсе не любовался красотой пейзажа. Он сидел на стуле, завернувшись в полушубок, хотя день был необычайно жаркий. На столике перед ним лежали часы. Лицо его было хмурым.
Что-то долго не трясет, - проворчал он, взглянув на часы. - обычно в пять меня уже бьет лихорадка, а сегодня, ишь, окаянная, опоздала. В шесть заявится окружной судья допрашивать, а меня еще не отпустит. - Озабоченный Болл угрюмо наблюдал за часовой стрелкой. «Ну, слава богу» вздохнул он в четверть шестого, «забирает».
Болл Янош начал стучать зубами. Стук был такой громкий, что прибежал батрак спросить, не желает ли чего хозяин.
Те vagy szamar, - ты, осел, - выдавил из себя Болл, - принеси подушку и закутай мне ноги.
Когда ноги были закутаны, Болл, дрожа всем телом, принялся разглядывать окрестности.
В голове шумело, бил озноб, и все вокруг, как Боллу казалось, было окрашено в желтый цвет. Виноградники, кукуруза, сторожки, луга, озеро, горизонт… Это были самые страшные минуты приступа. Он хотел сказать батраку, что ему очень худо, и не смог вымолвить ни слова. Но вот желтая краска постепенно исчезла, и все сделалось фиолетовым.
Теперь Болл уже мог, стуча зубами, произнести: «О, страсти господни!»
А когда он объявил: «Ну, слава богу, кажется, скоро конец», - все предстало перед ним в своем естественном свете. Голубой небосвод, зеленые и синеватые виноградники, желтеющие луга и изумрудное озеро.
Когда же он приказал батраку: «Забери подушку, сними полушубок и принеси трубку», - то почувствовал, как греет солнце и как пот выступает у него на лбу. Приступ миновал.
Теперь черед другой лихорадки, - проговорил он, разжигая черную трубку, - сейчас явится окружной судья.
Внизу, на дороге, которая вилась среди виноградников, затарахтел экипаж и послышался негодующий голос судьи:
Я т-те покажу! Хорош кучер! Дай только остановиться, я всыплю тебе пяток горячих! Эк тебя развезло!
Сердитый, - вздохнул Болл Янош, - строго будет допрашивать.
Экипаж остановился возле дома, и из него степенно, с достоинством вылез окружной судья, держа связку бумаг под мышкой. Он направился на веранду к Боллу, который уже шел ему навстречу, попыхивая трубкой.
После обычных приветствий судья представился:
Я Омаис Бела. Приступим к допросу.
Он положил бумаги на стол, сел, закинув ногу на ногу, постучал пальцем по столу и произнес:
Да, плохи ваши дела, голубчик.
Болл Янош тоже присел и пожал плечами.
Вот так, дорогой. Печально это, - продолжал судья. - Когда же вы, милейший, застрелили цыгана Бургу?
Нынче как раз неделя, - ответствовал Болл. - Это случилось в пять часов. Не желаете ли сигару? - спросил он, вынимая из кармана портсигар. - Очень хорошие. Банатский табак.
Окружной судья взял сигару и, обминая ее кончик, небрежно бросил:
Так вы говорите, что это случилось в пять часов двадцать первого июня?
Да, ответил помещик, - точно в пять часов двадцать первого июня. Двадцать третьего уже похоронили. Позвольте, - он протянул судье огонек.
Покорно благодарю, - сказал Омаис Бела. - Итак, при вскрытии было обнаружено, что Бурга убит из дробовика выстрелом в спину.
Совершенно верно, - подтвердил Болл, - ланкастер, номер одиннадцать.
Все это очень прискорбно. Откуда, вы говорите, этот табачок?
Из Баната. С вашего позволения, я прикажу работнику принести немного вина?
Оно бы недурно, - разрешил окружной судья. - Выпьем по чарочке и продолжим допрос.
Вино мгновенно появилось на столе. Помещик наполнил бокалы.
Ваше здоровье!
Благодарствую… Собачья должность!
Окружной судья приподнял бокал и с видом знатока принялся разглядывать вино на солнце.
Солнечные лучи играли в бокале, и лицо окружного судьи озарилось чистым красным светом. Он отхлебнул и выпил все разом, причмокнув от удовольствия.
Прекрасное вино! - похвалил он, блаженно улыбаясь. - И что вам пришло в голову застрелить этого цыгана?
Болл Янош невозмутимо попыхивал трубкой.
Это двухлетнее вино, с моих виноградников западного склона, - объяснил он. - Ваше здоровье!
Они еще раз подняли бокалы.
У меня есть и получше, трехлетнее, с виноградников восточного склона, - заметил Болл.
Он взял другую бутыль, отбил горлышко и налил.
Великолепно! - хвалил окружной судья. - Вы, вообще говоря, превосходный человек!
Заседание суда открылось около восьми утра. Первым со своими притязаниями выступил г-н Метцелес, мальчик которого был растерзан медведями.
- Во сколько вы оцениваете причинённый вам ущерб?
- Боже праведный, что значит - во сколько? Это такой ущерб, что я уже никогда не стану на ноги! Ведь мой Арон был такой хороший мальчик, и на нём было двое штанов, - а!.. что я говорю - четверо штанов, четыре жилетки, пять пиджаков, в каждом кармане были часы, и всего этого, боже праведный, нет! Парня нет, штанов нет, жилеток нет, пиджаков нет, часов тоже нет!
- Послушайте, господин Метцелес, не могло же в тот роковой день на нём быть столько всего надето?!
- Боже праведный, как это так - не могло?! На нём было ещё больше! Восемь штанов, восемь жилеток, восемь пиджаков, в каждом кармане часы, цепочка и золотая монета, то есть, господа судьи, три золотые монеты!
- Послушайте, господин Метцелес, сдаётся, вы изрядно хватаете через край. <…>
- Иегова свидетель, что я говорю такую же правду, как чисты ваши сердца. Боже праведный, вы видите, я плачу, я плачу… Дело было так. Арон говорит: «Папочка, дорогой мой папочка, я иду немножко пройтись». А я его так любил, так любил, и было прохладно, и поэтому я ему говорю: «Арон, надень ещё одни штаны, одну жилетку, один пиджак, и вот тебе двое часов, чтобы ты знал, когда вернуться домой».
- А зачем двое?
- Боже праведный, одни он сунул в карман жилетки, а когда надел вторую, эти вторые сунул в нее, чтобы не надо было расстегиваться. Тут приходит мамочка, дорогая наша мамочка, и говорит: «Арон, на улице прохладно, надень ещё одни штаны, одну жилетку и пиджак, и часы ещё одни, чтобы тебе не надо было расстегиваться». Потом пришла бабушка и сказала: «Арон, надень ещё одни штаны, одну жилетку и один пиджак, и возьми вот эти мои часы, чтобы знать, который час». После этого пришел брат, один брат, второй брат, третий брат, четвёртый брат.
Председатель (иронически):
- А что сёстры?
- Слава тебе господи, сёстры у него были тоже, одна сестра, вторая, третья, четвёртая, пятая, потом он ещё имел один дядя, второй дядя, третий дядя и целых три тети, и все ему сказали: «Надень ещё одни штаны», - ой? что я говорю! - сказали: «Надень двое штанов, две жилетки, два пиджака и часы». И Арон всех послушался: папочку, мамочку, дедушку, бабушку, четырех братьев и пять сестер, трех дядьев и трех теток. Итого, господа судьи: девятнадцать штанов, девятнадцать жилеток, девятнадцать пиджаков, девятнадцать часов и девятнадцать золотых монет. Иегова праведный, они его сожрали с этим со всем, и теперь я нищий, совсем нищий, и требую поэтому, чтобы возместить убыток, одну тонну серебра за эти вещи, за испуг - вторую тонну, за это несчастье - третью, за горе и печаль - четвёртую, за эти слезы - пятую и за то, что я потерял кормильца, - шестую.
- Позвольте, позвольте, разве такой мальчуган мог быть вашим кормильцем?
- Боже праведный, это же кормилец, раз он кормит отца. Если бы не он, я бы не мог требовать шести тонн серебра! Так потерял я, боже праведный, кормильца, или нет?! - перевод: М. Реллиб, 1964